К досаде Джулии, Сайм ее заметил. С натужной улыбкой она подошла к тем двоим, говоря:
— Товарищи! Здравствуйте!
— На ловца и зверь бежит, — выпалил Сайм. — Скажи-ка… тебя нашел товарищ О’Брайен?
Джулия приросла к месту, заморгала, потом все же решила улыбнуться.
— Так ведь сколько времени прошло. Вопрос давно улажен. Мои услуги не потребовались.
— Нет-нет, О’Брайен только что был здесь, — настаивал Сайм. — И спрашивал именно тебя. Так ведь, Стэн?
Амплфорт кивнул и пробормотал что-то невнятное, улыбаясь Джулии с рассеянным безразличием.
Ее накрыло той же взрывной волной. Сквозь подступившую дурноту она выговорила с напускной небрежностью:
— Ну, не знаю, странно это. Что ему могло понадобиться?
— Говорит, ремонт какой-то.
— Ремонт выполнен. Стиральная машина барахлила.
— Нет, тут другое. Говорит, телекран у него не в полрабе.
— Телекран? Не… в полрабе?
— Это новояз, товарищ. Означает «не полностью в рабочем состоянии». Неисправен.
— Я в курсе, что означает это слово.
— Тогда в чем дело?
У нее вертелось на языке, что ремонт неисправного телекрана — это готовый сюжет для порносека. В целях устранения такой неисправности ни один мужчина не пригласит механика-женщину. Не далее как на прошлой неделе они с Уинстоном заходились смехом от этой мысли. Сейчас память обдала ее новой волной ужаса. Не было ли в том месте прослушки?
— Не понимаю, чему тут удивляться, — продолжал Сайм. — У человека телекран не в полрабе, а ждать, когда из жилупра мастера пришлют, ему неохота. Для такой, как ты, мастерицы на все руки там работы минут на двадцать. Он говорит, у тебя была записка с его адресом.
— Ой, да я ее… в общем, была, да сплыла.
— Сплыла? — В глазах Сайма вспыхнуло недоброе любопытство. — Такими вещами не разбрасываются! Ладно, проехали. В общем, он где-то здесь. Разыщет тебя, не сомневаюсь.
Джулия в очередной раз сдержалась, чтобы не содрогнуться, и с притворным облегчением закивала. И тут же ужаснулась: взгляд Сайма обшарил ее грязный комбинезон. Брови его незаметно поползли вверх. Она похолодела, представив, что будет, когда О’Брайен застанет ее в таком виде. Нет, понятно: любой велосипедист мог при ракетном обстреле оказаться в проловском квартале. Мог-то мог, но занесло туда именно ее. Другие поостереглись. А такой, как О’Брайен, с первого взгляда увидит, где она была, и легко догадается, что ее туда привело. Чтоб им всем в этой жизни вообще ничего больше не видеть!
Лучезарно улыбнувшись Сайму, она сказала:
— Это же здорово! Не разминуться бы с ним.
Ей оставалось только взять поднос, сходить за похлебкой и высматривать Типпи; но та уже поджидала ее у стола, размахивая руками. Тело Джулии, не полагаясь на ее мысли, само изобразило энергичную походку. Потом она даже завела какую-то партийную трескотню и, с жадностью глотая съестное, держала под наблюдением входную дверь на случай появления О’Брайена. Он так и не появился; зато она убедилась, что в нервозном состоянии может принять за О’Брайена любого мужчину какого угодно роста и телосложения. Под конец она извинилась перед Типпи за свой непотребный вид, объяснив, что упала с велосипеда неподалеку от места взрыва.
— Вообще-то, сейчас хочу домой сгонять — переодеться, но я мигом. Ты не против?
Хвала Старшему Брату, Типпи не возражала. Добавила, что сама заядлая велосипедистка. У нее даже глазки заблестели — так она старалась показать себя с хорошей стороны. На работе Джулию любили… если бы только от этого что-нибудь зависело!
Она беспрепятственно выскользнула из миниправа, а поездка по городским улицам позволила ей снять напряжение. Здесь наконец-то она избавилась от наблюдения и могла не скрывать никакие гримасы отчаяния. В общежитии она резво проскочила мимо Аткинс, оживленно выкрикнув: «Опять грохнулась, представляете?!», и помчалась прямиком в раздевалку. Без оглядки на телекраны — сейчас они беспокоили ее менее всего — она разделась догола и вымылась повторно, уже над раковиной саможита. По ходу дела заметила, что у нее начались месячные, и вытерла первый кровянистый след, потом вернулась к шкафчику и распахнула дверцу. В тот миг, от радости, что на полке оставалась чистая подкладная ветошь, она едва не проглядела бумажонку, брошенную внутрь через вентиляционное отверстие. А когда увидела, рассудок отказался этому верить. Такого ведь не может быть: просто померещилось — нервишки разыгрались. Однако бумажка не исчезала, и Джулию охватила жгучая досада. Неужели Вики не извлекла для себя никаких уроков? Неужели все в этом мире задались целью прикончить Джулию?
Дверца сама по себе полностью открылась, и записка определенно попала в поле зрения телекранов: теперь было бы слишком рискованно пытаться ее спрятать. Бумажку удалось изъять как бы невзначай, но по прочтении текста Джулия остолбенела.
Вытаращив глаза, она стояла не меньше минуты и не могла придумать, как отреагировать, чтобы не вызвать подозрений. Когда же наконец она сунула записку в карман и продолжила одеваться, у нее подогнулись ноги, а туловище сжалось в оборонительной позе. В горле першило от подступивших слез.
Это была та самая записка, которую передала ей Эсси, — с домашним адресом О’Брайена. Только теперь там добавилось сообщение, выведенное другой рукой, незнакомой Джулии. Почерк элегантный: жирные черные буквы столь идеальны, что недолго и усомниться в человеческом участии. Изощренные, любопытной формы завитушки соединялись тончайшими изогнутыми линиями. Это было рукотворное послание от более высокой цивилизации; оно напоминало, что каллиграфия сродни рисованию, а тонкая каллиграфия — сродни изящным искусствам. В нем говорилось: «Жду в понедельник к 18:30. У. О’Брайен».
11
Джулию лишь однажды занесло в район, населенный внутрипартийцами. Ее включили в группу детей-сирот, которых привезли туда для вручения почетных венков партийному руководству. Среди награжденных оказался будущий начальник Вики, зампред Уайтхед, в ту пору — глава комитета по сельскому хозяйству. Он пригласил двух осиротевших девочек остаться на торжественный ужин, и Джулия неимоверно огорчилась, что не попала в число избранных. Правда, ее обида улеглась и вместе с тем трансформировалась, когда по прошествии нескольких дней стало ясно, что девочки уже не вернутся. Вскоре из классных журналов исчезли их фамилии. Когда соседка Джулии по комнате неосторожно спросила, что с ними приключилось, ей задали жестокую порку.
В том возрасте Джулия воображала, будто каждый член внутренней партии занимает Хрустальный дворец, только уменьшенных размеров, но впоследствии была немало разочарована, увидев, что живут они, как и все остальные, в многоквартирных домах. Теперь она более отчетливо распознавала наглядные признаки роскоши. В районах, населенных членами внешней партии, почти не было деревьев: в военное время уход за ними считался недопустимым излишеством. Здесь же, напротив, деревья росли вдоль всех улиц. Множество домов украшали декоративные кованые ограды, тогда как в остальных городских районах все железо давно пустили на металлолом. Даже перед самым закатом в окнах брезжил свет. Затемнения не предусматривалось. Ни один фасад не пострадал от бомбовых ударов; кварталы, свежие, побеленные, тянулись непрерывными рядами.
Здесь Джулия не ориентировалась (на картах города улицы внутрипартийных районов не обозначались) и потому свернула в парк, надеясь встретить там доброжелательных прохожих, которые ей помогут. В центре парка работал фонтан: статуя Старшего Брата, из чьих вытянутых рук струилась вода. С двух сторон этими потоками орошались каскады пурпурных с белым клумб. Как ни странно, парк не просматривался телекранами. Там не гремела музыка, посетителей не встречали голосовые оповещения о новых партийных указах. В этой неестественной тишине по тенистым аллеям прогуливались одетые во все черное женщины с колясками. Присутствовала и обслуга: мужчины в белых куртках и женщины в черных платьях, белых фартуках и аккуратных белых шляпках. Среди них, как подспудное указание на причуды внутрипартийцев, попадались остазийцы. Многие выгуливали собак, довольно странных тварей всех размеров и экстерьеров, да еще с какой-нибудь особинкой: у одних ниспадали гривы, у других закручивались кольцами хвосты, у третьих были не в меру короткие лапы, у четвертых — складчатые морды. До этого Джулия видела только сторожевых собак, которые рычат, сидя на цепи, а потому остереглась приближаться и к здешним. Впрочем, от одной мысли о том, чтобы обратиться к женщине внутрипартийного круга, ее пробирала нервная дрожь. Мало этого: она ловила на себе враждебные взгляды. И даже услышала, как одна дама говорит сопровождающему: «Какая наглость! Средь бела дня!» Тот пробормотал нечто примирительное, но дама пожирала Джулию глазами, крепче сжимая собачий поводок.
